Павел Григорич. Говорят, что дети в тягость нам, пока они молоды; но я думаю совсем противное. За ребенком надобно ухаживать, учить и нянчить его, а 20-летнего определяй в службу, да каждую минуту трепещи, чтобы он какою-нибудь шалостью не погубил навеки себя и честное имя. Признаться: мое положение теперь самое критическое. Владимир нейдет в военную службу, во-первых, потому что его характер, как он сам говорит, слишком своеволен, а во-вторых, потому что он не силен в математике: - куда же определиться? в штатскую? - Все лучшие места заняты, к тому же - ... нехорошо!... Воспитывать теперь самая трудная вещь; думаешь: ну, все теперь кончилось! - не тут-то было: только начинается!....

Я боюсь, чтобы Владимир не потерял добрую славу в большом свете, где я столькими трудами достиг до некоторой значительности. - Тогда: я же буду виноват; про меня же скажут, как намедни, что я не воспитывал его сообразно характеру. Какой же в его лета характер? Самый его характер есть бесхарактерность. - Так: я вижу, что не довольно строго держал сына моего. Какая польза, что так рано развились его чувства и мысли?... Однако же я не отстану от своих планов. Велю ему выйти в отставку года через четыре, а там женю на богатой невесте и поправлю тем его состояние. Оно по милости моей любезной супруги совсем расстроено; не могу вспомнить без бешенства, как она меня обманывала. - О! коварная женщина! ты испытаешь всю тягость моего мщения; в бедности, с раскаяньем в душе и без надежды на будущее, ты умрёшь далёко от глаз моих. Я никогда не решусь увидать тебя снова. - Не делал ли я всё, чего ей хотелось? - И обесчестить такого мужа! - Я очень рад, что у неё нет близких родных, которые бы помогали.

Кажется, кто-то сюда идет.... так точно...

Владимир. Батюшка! здравствуйте...

Павел Григорич. Я очень рад, что ты пришел теперь. - Мы кой об чем поговорим: это касается до будущей твоей участи....

- Но ты что-то невесел, друг мой! - где был ты?

Владимир (бросает на отца быстрый и мрачный взор). Где я был, батюшка?

Павел Григ. Что значит этот пасмурный вид? так ли встречают ласки отца?

Владимир. Отгадайте, где я был?..

Павел Григ. У какого-нибудь тебе подобного шалуна, где ты проиграл свои деньги, или у какой-нибудь прекрасной, которая огорчила тебя своим отказом. Какие другие приключения могут беспокоить тебя? - кажется, я отгадал...

Владимир. Я был там, откуда веселье очень далеко; я видел одну женщину, слабую, больную, которая за давнишний проступок оставлена своим мужем и родными; она - почти нищая; весь мир смеется над ней, и никто об ней не жалеет... О! батюшка! эта душа заслуживала прощение и другую участь! - батюшка! я видел горькие слёзы раскаяния, я молился вместе с нею, я обнимал ее колена, я.... я был у моей матери.... чего вам больше? -

Павел Григ. ...Ты?...

Владимир. О, если б вы знали, если б видели... отец мой! вы не поняли эту нежную, божественную душу; или вы несправедливы, несправедливы... я повторю это перед целым миром, и так громко, что ангелы услышат и ужаснутся человеческой жестокости...

Павел Григ. (его лицо пылает). Ты смеешь!... меня обвинять, неблагодар.....

Владимир. Нет! вы мне простите!... я себя не помню..... но посудите сами: как мог я остаться хладнокровным? - Я согласен, она вас оскорбила, непростительно оскорбила; но что она мне? сделала? - На ее коленах протекли первые годы моего младенчества, ее имя вместе с вашим было первою моею речью, ее ласки облегчали мои первые болезни... и теперь, когда она в нищете, приехала сюда, мог ли я не упасть к ее ногам.... Батюшка! она хочет вас видеть... я умоляю..... если мое счастье для вас что-нибудь значит..... одна ее чистая слеза смоет черное подозрение с вашего сердца и удалит предрассудки!...

Павел Григ. Слушай, дерзкой! - я на неё не сердит; но не хочу, не должен более с нею видеться! - Что скажут в свете!.....

Владимир (кусая губы). Что скажут в свете!...

Павел Григ. И ты очень дурно сделал, сын мой, что не сказал мне, когда поехал к Анне Дмитревне; я бы дал тебе препорученье....

Владимир. Которое бы убило последнюю ее надежду? не так ли?..

Павел Григ. Да, да! - она еще не довольно наказана.. эта сирена, эта скверная женщина...

Владимир. Она моя мать.

Павел Григ. Если опять её увидишь, то посоветуй ей не являться ко мне и не стараться выпросить прощенья, чтобы мне и ей не было еще стыднее встретиться, чем было расставаться.

Владимир. Отец мой! я не сотворен для таких препоручений.

Павел Григ. (с холодной улыбкой). Довольно об этом. Кто из нас прав или виноват, не тебе судить. Через час приходи ко мне в кабинет: там я тебе покажу недавно присланные бумаги, которые касаются до тебя... Также тебе дам я прочитать письмо от графа, насчет определения в службу. - И еще прошу тебя не говорить мне больше ничего о своей матери.. - я прошу, когда могу приказывать! -

Владимир. Как рад он, что имеет право мне приказывать! Боже! Никогда тебе не докучал я лишними мольбами; теперь прошу: прекрати эту распрю! - Смешны для меня люди! ссорятся из пустяков и отлагают час примиренья, как будто это вещь, которую всегда успеют сделать! - нет, вижу, должно быть жестоким, чтобы жить с людьми; они думают, что я создан для удовлетворенья их прихотей, что я средство для достижения их глупых целей! - Никто меня не понимает, никто не умеет обходиться с этим сердцем, которое полно любовью и принуждено расточать её напрасно!....

Белинской. А! здравствуй, Арбенин.... здравствуй, любезный друг! - что так задумчив? - для чего тому считать звезды, кто может считать звонкую монету? - погляди на меня; бьюсь об заклад, я отгадал, об чем ты думал.

Владимир. Руку! - (Жмет ему руку.)

Белинской. Ты думал о том, как заставить женщину любить, или заставить ее признаться в том, что она притворялась. То и другое очень мудрено, однако, я скорей возьмусь сделать первое, нежели последнее, потому что....

Владимир. О чем ты болтаешь тут?

Белинской. О чем? - он поглупел или оглох! - я говорил о царе Соломоне, который воспевал умеренность и советовал поститься, а сам был не из последних скоромников.. ха! ха! ха!... Ты верно ждал, чтоб твоя любезная прилетела к тебе на крылиях зефира... нет, потрудись-ка сам слетать. - Друг мой! кто разберет женщин? в минуту, когда ты думаешь...

Владимир (прерывает его). Где был ты вчера?

Белинской. На музыкальном вечере, так сказать. Дети делали отцу сюрприз по случаю его именин; они играли на разных инструментах, и для них и для отца это очень хорошо. Не смотря на то, гостям, которых было очень много, было очень скушно.

Владимир. Смешной народ! - таким образом глупое чванство всегда отравляет семейственные удовольствия.

Белинской. Отец был в восхищении, и к каждому обращал глаза с разными телодвижениями; каждый отвечал ему наклонением головы и довольною улыбкой, и, уловя время, когда бедный отец обращался в противную сторону, каждый зевал беспощадно... Мне показались жалкими этот отец и его дети.

Владимир. А мне жалки бесстыдные гости; не могу видеть равнодушно этого презрения к счастию ближнего, какого бы роду оно ни было. Все хотят, чтобы другие были счастливы по их образу мыслей - и таким образом уязвляют сердце, не имея средств излечить. - Я бы желал совершенно удалиться от людей, но привычка не позволяет мне... Когда я один, то мне кажется, что никто меня не любит, никто не заботится обо мне... и это так тяжело, так тяжело!....

Белинской. Эх! полно, братец, говорить пустяки. Товарищи тебя все любят... а если есть какие-нибудь другие неприятности, то надо уметь переносить их с твердостью.. все проходит, зло как добро....

Владимир. Переносить! переносить! - как давно твердят это роду человеческому, хотя знают, что таким увещаниям почти никто не следует......

Некогда и я был счастлив, невинен, но те дни слишком давно соединились с прошедшим, чтобы воспоминание о них могло меня утешить. Вся истинная жизнь моя состоит из нескольких мгновений, и все прочее время было только приготовление или следствие сих мгновений... ...Тебе трудно понять мои мечты, я это вижу... Друг мой! Где найду я то, что принуждён искать? -

Белинской. В своем сердце. У тебя есть великой источник блаженства, умей только почерпать из него. Ты имеешь скверную привычку рассматривать со всех сторон, анатомировать каждую крошку горя, которую судьба тебе посылает; учись презирать неприятности, наслаждаться настоящим, не заботиться о будущем и не жалеть о минувшем. - Всё привычка в людях, а в тебе больше, чем в других; зачем не отстать, если видишь, что цель не может быть достигнута. - Нет! вынь да положь. - А кто после терпит? -

Владимир. Не суди так легкомысленно. Войди лучше в мое положение. Знаешь ли, я иногда завидую сиротам; иногда мне кажется, что родители мои спорят о любви моей, а иногда, что они совсем не дорожат ею. Они знают, что я их люблю, сколько может любить сын. Нет! зачем, когда они друг на друга косятся, зачем есть существо, которое хотело бы их соединить вновь, перелить весь пламень юной любви своей в их предубежденные сердца! - друг мой! Дмитрий! я не должен так говорить - но ты ведь знаешь всё, всё; и тебе я могу поверять то, что составляет несчастье моей жизни, что скоро доведет меня до гроба или сумасшествия.

Белинской. Магомет сказал, что он опустил голову в воду и вынул, и в это время 14-тью годами состарился; так и ты в короткое время ужасно переменился. - Расскажи-ка мне как идут твои любовные похождения? - ты нахмурился? - скажи: давно ли ты ее видел?..

Владимир. Давно.

Белинской. А где живут Загорскины? - их две сестры, отца нет? так ли?

Владимир. Так.

Белинской. Познакомь меня с ними. У них бывают вечера, балы?

Владимир. Нет.

Белинской. А я думал... однако все не мешает... Познакомь меня...

Владимир. Изволь.

Белинской. Расскажи мне историю твоей любви.

Владимир. Она очень обыкновенна и тебя не займет!...

Белинской. Знаешь ли ты кузину Загорскиных, Княжну? - Вот прехорошенькая и прелюбезная девушка.

Владимир. Быть может. В первый раз, как я увидал её, то почувствовал какую-то антипатию; я дурно об ней подумал, не слыхав еще ни одного слова от неё. А ты знаешь, что я верю предчувствиям.

Белинской. Суевер!....

Владимир. Намедни я поехал верхом; лошадь не хотела итти в ворота; я ее пришпорил, она бросилась, и чуть-чуть я не ударился головой об столб. Точно так и с душой: - иногда чувствуешь отвращение к кому-нибудь, принудишь себя обойтись ласково, захочешь полюбить человека.... а смотришь он тебе плотит коварством и неблагодарностью!...

Белинской (смотрит на часы). Ах, боже мой! а мне давно ведь пора ехать. - Я к тебе забежал ведь на секунду...

Владимир. Я это вижу. - Куда ты спешишь? -

Белинской. К графу Пронскому - скука смертельная! а надо ехать...

Владимир. Зачем же надобно?

Белинской. Да так...

Владимир. Важная причина. - Ну, прощай.

Белинской. До свиданья. (Уходит.)

Владимир. Люблю Белинского за его веселый характер! (Ходит взад и вперед.)

Как моя голова расстроена; все в беспорядке в ней, как в доме, где пьян хозяин.

Поеду... Увижу Наташу, этого ангела! - взор женщины, как луч месяца, невольно приводит в грудь мою спокойствие. (Садится и вынимает из кармана бумагу.) Странно! - вчерась я отыскал это в своих бумагах и был поражен. Каждый раз, как посмотрю на этот листок, я чувствую присутствие сверхъестественной силы и неизвестный голос шепчет мне: "не старайся избежать судьбы своей! так должно быть!" Год тому назад, увидав ее в первый раз, я писал об ней в одном замечании. Она тогда имела на меня влияние благотворительное - а теперь - теперь - когда вспомню, то вся кровь приходит в волнение. И сожалею, зачем я не так добр, зачем душа моя не так чиста, как бы я хотел. Может быть, она меня любит; ее глаза, румянец, слова... какой я ребенок! - все это мне так памятно, так дорого, как будто одними ее взглядами и словами я живу на свете. Что пользы? - так вот конец, которого я ожидал прошлого года!...... Боже! боже! чего желает мое сердце? - Когда я далёко от нее, то воображаю, что? скажу ей, как горячо сожму ее руку, как напомню о минувшем, о всех мелочах... А только с нею: все забыто; я истукан! душа утонет в глазах; все пропадет: надежды, опасенья, воспоминания.... О! какой я ничтожный человек! Не могу даже сказать ей, что люблю её, что она мне дороже жизни; не могу ничего путного сказать, когда сижу против этого чудного созданья! - (С горькой улыбкой.) Чем-то кончится жизнь моя, а началась она недурно. - Впрочем, не всё ли равно, с какими воспоминаниями я сойду в могилу. О! как бы я желал предаться удовольствиям и потопить в их потоке тяжелую ношу самопознания, которая с младенчества была моим уделом! - (Уходит тихо.)